прервать что ли стихами затянувшееся молчание

1
На самом дне, на самом дне,
средь ила и травы,
привычно дергаясь во сне
под смех и плач живых,
морщась, ворочаясь, храпя,
тревожа толщу вод,
спит тот, кому не время спать
и чей пришел черед.
Он хмурит брови и шипит
на свой кошмарный сон,
вода бурлит; пока он спит -
смеешься - я спасен.
Он черен; там, где он лежит,
все чахнет и гниет.
Мне девять лет, мне страшно жить,
я знаю - он придет
и заберет меня с собой
на дно, во мглу, во тьму...
- Нет, мне не страшно! Ничего...
Я знаю... Я пойму.
На жутком дне, в тисках воды,
на грани, у дверей...
- Забудь!
- Не стоит.
- Это дым!
Забудь, скорей, скорей...
Пока он спит; но спит - и ждет.
- Отстань!
- Нет, обниму...
Когда-нибудь он позовет,
и я пойду к нему.
2
У меня в голове дико пляшет луна
от безумия, от темноты, от вина.
- Эй, послушай меня. Попытайся понять:
в этом мире обманчиво все, кроме нас.
- Кроме нас - это кроме тебя и меня?
- Кроме нас - это кроме дороги к звезде,
кроме нас - это кроме огня и чудес,
кроме нас - это кроме бездонных глубин,
это кроме дорог, трав, небес и... людей.
Кроме нас - это кроме тепла и любви.
- Кроме нас - это кроме цветов и полей?
- Кроме нас - это кроме "прощать" и "жалеть".
- Кроме нас - это кроме теней на снегу?
- Кроме этого мига и прожитых лет,
кроме солнца и ивы на том берегу,
это кроме мостов, рек, лесов, облаков,
кроме ночи, дыхания, улыбок и снов...
- Кроме волн?
- Кроме волн.
В твоих серых глазах
бьется лед. Мне не надо и тысячи слов,
но спасибо за то, что ты мне рассказал.
3
А я помню только запахи - твой и мой.
Я, может быть, это выдумал, может, нет.
В тот день, засыпая, я думал, что ты живой,
и ты надо мной смеялся - уже во сне.
Зачем ты явился - напомнить мне про вчера?
Как ты был легко, и страстно, и страшно жив?
Я, может быть, и не должен, но ты мой брат,
и я бы тебе помог безо всякой лжи.
Приятно, что ты доверяешь мне, брат, - я рад,
что ты не остался лежать там один в пыли,
в шелках. Я, наверное, свихнулся, брат,
но сердце и вправду - предательски так - болит.
Все сказки, что ты мне рассказывал десять лет
назад, и странные песни, что ты мне пел...
Я видел, как ты на стылой лежишь земле
и дышишь, и мне оставаться, - и я терпел.
Туман над полем, русалка с моим лицом
и древний ужас, что в нашем живет пруду...
Каким же слепым я был, брат, каким глупцом,
ведь мне тогда думалось, что это я уйду,
что это меня волны скроют и унесут,
что это меня там ждут, что меня хотят,
что это меня возьмут, а тебя спасут,
что если я сдамся, то и тебя простят.
В саду у дороги, как прежде, цветет левкой,
зимой серебрится белый, пушистый снег.
А я позабыл - как же быстро и как легко! -
твой голос, твои глаза, твой задорный смех.
Ты мне не оставил ни отзвука, ничего!
Ты был или не был? И если ты все же был,
зачем же ты бросил меня из огня в огонь?
Что ты со мной сделал, что я тебя так любил?
4
Я же уже не плачу,
хоть и, наверное, надо,
но страха нет. Тем паче,
ты не бываешь рядом,
чтобы меня утешить
сладостями и сказкой.
Помнишь, как я был нежен?
Я, братец, стал опасным,
строгим, пустым - и правым,
серым и - ненавистным.
Помнишь меня лукавым?
Помнишь ли, братец, чистым?
Помнишь меня веселым -
полный рот земляники...
Ты был красив и молод,
я был смешной и дикий,
только теперь я вырос -
я же уже не плачу.
Я теперь - холод, сырость.
Я теперь все-все прячу,
чтобы никто не отнял
то, что мое - и только.
Занавес слишком плотный,
и мне за ним - так горько.
Но ты - ты же помнишь, верно?
Помнишь меня счастливым
и безрассудно верным?
И - что за чушь! - любимым,
не признающим правил,
радостным, глупым, вольным?..
Зря ты меня оставил.
Все-таки это больно.
5
Куст боярышника жжет, как беда.
Это осень, и тревожно, и нет
мне покоя; с той поры нет, когда
толщи вод и тайны волн снятся мне.
Разве это я затеял игру? -
не узнаешь. Там, где колокол бьет,
меня манят в глубину сотни рук,
сотни лиц - они точь-в-точь как мое.
Я бы их в Закат, за горло, как змей,
я бы вытравил их завтра-вчера.
Только как-то раз пришла ко мне Смерть
и сказала мне, что нужно играть.
И во тьме остывшей с лета воды
я пытаюсь отыскать хоть одну
из причин, что я дожил до звезды,
той звезды, что должен снять и вернуть.
В глубине мерцают тысячи глаз
и горящих, как рябина, сердец.
И я чувствую, что должен хоть раз,
хоть сейчас отдаться стылой воде.
Ветер гонит над долиной туман,
ива плачет, над водой наклонясь...
Они кличут, я им нужен... Я пьян
от того, что кто-то любит меня.
6
Сколько ты мне нарасскажешь историй,
глупых, как эта весна?
Где-то на севере дыбится море.
Вот ведь и мне не до сна.
Вот ведь и мне волны плещутся в веки,
только закроешь глаза.
Это не слезы, не слезы... А ветер
дует себе в паруса -
старый разбойник, пройдоха, бродяга,
смел, но - увы - одинок.
Там, на морях, разучаешься плакать
над своей мнимой виной,
над своим горем, пускай настоящим.
Что ж, я и здесь-то ничей.
Пусть меня тоже полощет и тащит,
лупит и гонит взашей,
пусть мне обманчиво тоже посветят
на горизонте огни.
Волны поймут, и простят, и ответят,
и унесут хоронить.
Сколько историй мне нужно, чтоб сдаться,
чтобы забыть... но о чем?
Волны опасливо - точно боятся -
треплют меня за плечо.

самое ценное из моих - написано в прошлом году

Ты представлялся мне иным -
сердцебиение,
сиянием луны в сетчатке вод,
полетом птиц, головокружением,
ударом молнии, пронзившей небосвод,
разъятой пастью красного дракона,
туманом, ветром, горизонтом,
печальным видом из балкона,
героем из романов Скотта.
Ты представлялся мне иным -
скалистым брегом междуречья,
глазами, полными тоски
стрелой, летящей в бесконечность,
свободой, космосом, дорогой,
ведущей нас в долину снов,
бегущим вдаль единорогом,
жемчужиной морской
и зпахом цветов.
Ты представлялся мне иным,
совсем иным,
И, вероятно - в этом нет твоей вины.