Зеленокудрые! они толпятся вместе с полевыми цветами к

Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы

полные воды свои. Ни зашелохнет; ни прогремит. Глядишь, и не знаешь, идет

или не идет его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла,

и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину,

реет и вьется по зеленому миру. Любо тогда и жаркому солнцу оглядеться с

вышины и погрузить лучи в холод стеклянных вод и прибережным лесам ярко

отсветиться в водах. Зеленокудрые! они толпятся вместе с полевыми цветами к

водам и, наклонившись, глядят в них и не наглядятся, и не налюбуются светлым

своим зраком, и усмехаются к нему, и приветствуют его, кивая ветвями. В

середину же Днепра они не смеют глянуть: никто, кроме солнца и голубого

неба, не глядит в него. Редкая птица долетит до середины Днепра. Пышный! ему

нет равной реки в мире. Чуден Днепр и при теплой летней ночи, когда все

засыпает - и человек, и зверь, и птица; а бог один величаво озирает небо и

землю и величаво сотрясает ризу. От ризы сыплются звезды. Звезды горят и

светят над миром и все разом отдаются в Днепре. Всех их держит Днепр в

темном лоне своем. Ни одна не убежит от него; разве погаснет на небе. Черный

лес, унизанный спящими воронами, и древле разломанные горы, свесясь, силятся

закрыть его хотя длинною тенью своею, - напрасно! Нет ничего в мире, что бы

могло прикрыть Днепр. Синий, синий, ходит он плавным разливом и середь ночи,

как середь дня; виден за столько вдаль, за сколько видеть может человечье

око. Нежась и прижимаясь ближе к берегам от ночного холода, дает он по себе

серебряную струю; и она вспыхиваете будто полоса дамасской сабли; а он,

синий, снова заснул. Чуден и тогда Днепр, и нет реки, равной ему в мире!

Когда же пойдут горами по небу синие тучи, черный лес шатается до корня,

дубы трещат и молния, изламываясь между туч, разом осветит целый мир -

страшен тогда Днепр! Водяные холмы гремят, ударяясь о горы, и с блеском и

стоном отбегают назад, и плачут, и заливаются вдали. Так убивается старая

мать козака, выпровожая своего сына в войско. Разгульный и бодрый, едет он

на вороном коне, подбоченившись и молодецки заломив шапку; а она, рыдая,

бежит за ним, хватает его за стремя, ловит удила, и ломает над ним руки, и

заливается горючими слезами.

Дико чернеют промеж ратующими волнами обгорелые пни и камни на выдавшемся

берегу. И бьется об берег, подымаясь вверх и опускаясь вниз, пристающая

лодка. Кто из козаков осмелился гулять в челне в то время, когда рассердился

старый Днепр? Видно, ему не ведомо, что он глотает, как мух, людей.